Алексей Леонтьев - Тройной прыжок [журнальный вариант]
— Учти: мне надо быть в Узловой не позже двенадцати.
— Закроются аптеки?
Люся смотрела на часы.
— Не бойся, — сказал я. — Там есть дежурная.
Люся кивнула. Поежившись, плотней запахнула плащ.
— Что-то похолодало.
В кабине действительно стало холодно, а на мне была только рубашка. Пиджак остался в первой кабине. Надо было снова лезть через две секции. Вот дурная голова!
21
Пиджак валялся в углу кабины. Прошло чуть больше часа, как мы с Петькой поднялись сюда.
Я посмотрел на контрольный щит. Может быть, можно еще что-нибудь сделать?
Я сел в кресло машиниста. Осторожно нажал одну кнопку, другую. Повернул какой-то рычажок. Двигатель был выключен, натворить большой беды я уже не мог. Я стал нажимать подряд все кнопки и рычажки.
Вдруг кто-то тихо позвал:
«Сережа…»
Я вздрогнул. И снова негромкий мужской голос произнес:
«Сергей Селезнев…»
Я чуть не заорал от страха. Но в кабине горел свет, и я был в ней один. Немного успокоившись, снова взялся за рукоятку на которой остановился. Повернул ее.
И сразу в кабине отчетливо зазвучал голос:
«…Сцепка из трех тепловозов… Они должны нагнать тебя…»
У меня даже дыхание перехватило. Это было радио! К нам шли на помощь!
«…Тепловозы подсоединятся к твоей сцепке», — продолжал незнакомый голос.
Он говорил очень мягко, с небольшим акцентом.
«…Если даже тепловозы не догонят тебя — вдруг так случится, — не отчаивайся. Тогда ты должен будешь спрыгнуть в начале подъема у Узловой. Слышишь, Сережа? Обязательно — в начале подъема!..»
— Хорошо! — крикнул я, забыв, что меня не слышат. — Я так и хотел!
«…Дальше будет крутой поворот. На такой скорости сцепка не удержится. Может быть крушение… Понимаешь? Ты должен спрыгнуть, когда начнется подъем…»
Голос вдруг оборвался. Сначала я ничего не понял, а потом увидел рукоятку включения радио в своей руке. Я так сжимал ее, что вырвал из гнезда. Я стал лихорадочно прилаживать рукоятку обратно. Это никак не удавалось. Снять щит и добраться до проводов было невозможно. Я стонал от досады, оборвал в кровь пальцы, но радио больше не говорило. Наконец сообразил, что в последней кабине тоже должно быть радио. Я кинулся обратно.
22
— Что так долго? — сердито сказала Люся. — Я уже стала волноваться.
Я бросился к пульту и повернул знакомую рукоятку. Крутил ее туда и сюда, но радио молчало. Наверно, передача была настроена только на радио кабины, где мы были с Петькой.
Люся дышала мне в затылок.
— Скажи, что случилось?
— Меня сейчас вызывали по радио!
— По радио?
В ее голосе было недоверие.
— За нами высылают тепловозы. Они должны догнать нас.
— Правда?! А еще что?
— Еще…
Я хотел сказать о повороте и вовремя прикусил язык.
— В общем все.
Люся помолчала.
— Сережа… А вдруг нас не нагонят?
— Нагонят!
— А вдруг?
— И тогда не отчаивайся… Будем прыгать на подъеме, как я говорил. Ничего не случится.
23
И тут я вспомнил. Я не мог точно сообразить, когда и где это было. Только помню, что был еще совсем маленький. Лет шести. Мы ехали в поезде с папой и мамой. Не помню куда. Нас долго держали на какой-то станции. Там скопилось очень много поездов. Говорили, что впереди крушение. Папа куда-то уходил, потом вернулся и сказал, что точно, впереди крушение: столкнулись и сошли с рельсов составы.
Потом мы поехали. Наш поезд пропустили вперед, потому что он мог еще войти в расписание. Другие должны были идти за нами. Я тогда ничего не понимал и радовался, что мы всех обогнали. Папа рассердился и сказал, чтобы я немедленно ложился спать. Я не хотел спать, но он прикрикнул на меня и задернул шторы. Взрослые ушли из купе.
Я не мог понять, почему меня днем уложили в постель. Я поднялся и отдернул штору.
Наш поезд медленно шел по высокой насыпи. А внизу… Внизу на поляне лежал на боку паровоз. У него была погнутая, смятая труба. А рядом разбитый вагон. Возле паровоза и вагона суетились люди. Это было очень страшно и странно — большой, настоящий паровоз лежит на боку со смятой трубой. Поезд шел медленно, я смотрел на паровоз и не услышал, как в купе вернулись взрослые. И тут папа меня ударил. Первый раз в жизни. Он никогда меня не бил. Мама — та и шлепала и подзатыльники давала. А он нет. Я никогда больше не видел его таким.
Сейчас я снова увидел этот паровоз со смятой трубой, лежащий под насыпью…
24
— Сережа! Они обязательно нас нагонят?
Я не ответил. Мы приближались к станции.
На соседнем пути, закрывая перрон, стоял товарный состав. Он был очень длинный. Чуть ли не в километр. Состав обрывался вагоном. Тепловозов не было.
Тепловозы появились через несколько секунд. Длинная сцепка медленно шла по запасному пути.
Я схватил Люсю за руку.
— Смотри!
Мы поравнялись с первым тепловозом. Спереди у него была небольшая площадка, огибавшая корпус. В кабине стояли люди. Один из них, высунувшись в окно, что-то кричал, но мы не расслышали.
Через мгновенье тепловозы уже были позади.
И тут же мы увидели их снова.
Вернее, не сами тепловозы, а луч прожектора. Он шел за нами.
Люсины пальцы сжали, мою ладонь. Губы ее шевелились. Я не слышал, но понимал, что она шепчет.
— Скорей! Скорей! Милые, хорошие… Нажмите еще… Нажмите!
Люся все сильнее сжимала мою руку.
Тепловозы мчались за нами. Они были совсем недалеко. Еще минута-другая — и они нас догонят. Тихо стукнувшись, соединятся составы. Машинист даст задний ход. Люся отпустит мою ладонь, и кончится этот сумасшедший бег, эта необыкновенная ночь… Неужели кончится?!
25
Свет не приближался. Мне даже показалось — он начал отставать. Я не хотел в это верить, но прожектор идущего за нами состава все больше отодвигался назад. Это был уже не луч, а только яркое пятно света. Потом пятнышко. Наконец и оно исчезло за горизонтом…
Люсины пальцы отпустили мою ладонь.
А у меня перед глазами был паровоз под насыпью. Он лежал на боку со смятой трубой.
26
…Я чувствую — вот он, подъем! Я высовываюсь в окно. Даже в темноте видно, как впереди насыпь дороги круто подымается вверх. Тепловозы замедляют ход. Им не под силу взять с разбегу этот подъем.
— Не забудь сумку! — говорю я.
Люся улыбается. Теснее прижимается ко мне.
— Не бойся, — говорю я.
